Был у меня школьный дружок, Володя Губанцев, учился в параллельном классе. Задали им на дом сочинение рассказать о творчестве Маяковского. Володя сочинение написал, а предварил его таким эпиграфом:
Строительство наше
Ширится и шаперится…
В. Маяковский
Через неделю учительница принесла тетради в класс, подозвала Володю:
— Володя, я два вечера сидела, всего Маяковского просмотрела, не нашла у него таких строчек.
— А я, Любовь Архиповна, это так, из головы выдумал…
Учительница посмотрела на Володю, хотела что-то сказать, но закашлялась, махнула рукой и отошла. И так и слышалось вместо кашля: «Тьфу ты дурак, мать твою…».
Слово «шаперится», возможно, не понятно сейчас, в словаре Ожегова его нет. Ну вот сидит, например, кто-нибудь на скамье, развалился на всю ширину, занимает лишнее место, тогда подойдет к нему ещё кто-нибудь и скажет: — «Чего ты тут расшаперился?»
В этом году дружок отца предложил ему косить по соседству. Хозяина покоса, какого-то начальника, направляли на годичные курсы и сено ему обеспечивала его организация. Угодье это находилось в местности, которое называлось Переймой. В каждом районе существуют такие местечковые названия, связанные иногда с местными событиями. В литературе и кино они так же известны, например, Флегонтово или Спиридоново озеро. Отец согласился. Наш покос никто не собирался отнимать и в этот год он разрешил там косить нашим родственникам.
Приехали на новое место в первый раз. Там все оказалось очень удобно и красиво, рядом располагалось маленькое озерко, в котором очень приятно было искупаться вечером после работы. С прошлого года остался уютный и просторный шалаш, целая маленькая комната, в центре там можно было стоять во весь рост, наложили только на наклонные стены снаружи побольше сухого сена, сверху свеже накошенной осоки и прижали попарно связанными вверху жердями.
За два дня прилично накосили, отец, мать и я. Отец был в отпуске, а тут его срочно вызвали на работу, кто-то там заболел и пришлось сделать перестановку. За ним приехали на мотоцикле, нас с матерью тоже хотели увезти, но все бросать наобум без присмотра было как-то не с руки. Короче, я остался один, а отца убедили, что через день он освободится и мне придется одному ночевать на покосе только одну ночь. На самом деле я провел в одиночестве три ночи и только на четвертые сутки приехал отец на велосипеде.
Родители уехали перед обедом, несколько обеспокоенные моим положением, надавали мне кучу советов. Я делал вид, что в этом нет ничего особенного, помахал им вслед рукой.
Оставшись один, я обошел границы покоса, зашел в несколько перелесков на предмет нахождения там грибов, ничего не нашел и вернулся в шалаш. Там оставалась еда, приготовленная матерью, но уже завтра мне придется позаботиться об этом самому.
Перекусив, я взял литовку и выкосил порядочный кусок дальней поляны. Похвалив себя за трудолюбие, я пришел в шалаш, повесил литовку на ближайшую березу и пошел на озерко с ведерком за водой. Это было совсем маленькое круглое озерко, шириной шагов двадцать пять-тридцать, начерпал чистой, прозрачной воды и не удержался от соблазна искупаться. Вода теплая и в самом глубоком месте не скрывала с головой. Сейчас этого озерка нет и покосов нет, а располагаются лесопосадки.
Настал поздний вечер, я устроился в углу на подобии постели. Дверей в шалаше не было, а отворачивали, когда надо, прибитый сверху кусок брезента. Я закрыл глаза и сразу стал ощущать беспокоящие звуки, прислушивался и старался определить – вот это рядом стоящее старое дерево заскрипело, это каркнула какая-то птица, а это, скорее всего, шумят верхушки деревьев, колыхаемые слабым ветром. Незаметно я уснул.
Проснулся я, когда солнце поднялось над верхушками деревьев. Тепло, светло, хорошо, вообще здорово. Я выскочил из шалаша, громко закричал, даже закружился по поляне в приступе какого-то телячьего восторга. Слабенький ветерок едва шевелил ветви берез и осинок, несколько маленьких белых пятнышек облаков затерялись на необъятном небосводе. Несколько минут продолжалось такое вот восторженное состояние, наконец я успокоился и начал готовиться к чаепитию. Развел костер, его разводили всегда на одном и том же месте, повесил над ним котелок и стал прикидывать распорядок дел на сегодня.
Конкретного задания мне никто не давал, просто надо было находиться и посматривать. Могли появиться пакостники и разломать или даже сжечь балаган или шалаш, такое иногда случалось.
В 50-е годы часто происходили судебные процессы, на которых рассматривались дела выявленных и разоблаченных пособников фашизма, бывших полицаев, старост, в той или иной мере сотрудничавших с оккупантами. Чаще эти процессы происходили в Ростове или Краснодаре. В киножурналах можно было видеть еще совсем не старых мужиков, их опознавали местные жители, порой страсти кипели прямо на экране. Не так уж мало было таких людей, возможно, вина некоторых была совсем небольшой, но тут уж они попадали, как говорится, под горячую руку. Наши фронтовики с большим одобрением встречали жесткие приговоры.
В этом году отец надумал выкопать свой колодец, в огороде, поблизости от дома. Мы ходили по воду в колодцы, которые располагались на соседних улицах, примерно на одинаковом расстоянии, метров около двухсот. Особенно много воды требовалось летом, когда в отсутствие дождей надо было много поливать. А кроме того напоить скотину, приготовить пищу, в баню и для умывания, еще стирка, мойка посуды…Водоснабжение было поручено мне. Отец смастерил специальную тележку, в ней посредине аккуратная легкая бочка на восемь ведер, с крышкой, на ручки этой тележки я вешал по полному ведру и делал таким образом в день три, а нередко и четыре рейса. Хозяин одного колодца, Степан, построил его за оградой и поступил весьма умно. К нему он пристроил бак, железный ящик, на высоте полутора метров, а внизу приварил трубу, которая тянулась в ограду и ложилась там на бак уже кубометра в полтора. Бак широкий и высотой примерно до пояса. Желающий набрать воды из колодца обязан был сначала вылить два ведра в бачок, причем люди пожилые и старушки были от этого избавлены. Степана за это уважали и в теплое время года никто его не видел набирающим воду из колодца, также как и его домочадцев. В этих и других колодцах в поселке водоносный слой располагался очень близко от поверхности земли, всего три-четыре оборота колодезного ворота. Во многих местах были устроены так называемые колодцы-журавли. Там достать ведро воды из колодца было еще проще. Колодец-журавль действует только в такой местности, где водоносный слой близко от поверхности земли, примерно, как в нашем поселке. Можно, конечно, столб поставить повыше, отодвинуть его подальше и стрелу удлинить раза в два, но это уже тяжело, неудобно и лучше таким делом, когда вода глубоко, не заморачиваться. А не так уж далеко, в райцентре, на колодце с воротом, требовалось опустить, а потом поднять ведро с водой, сделав тридцать пять-сорок оборотов.Следует, пожалуй, уточнить, что это в одну только сторону, чтобы опустить – сорок, и чтобы поднять — столько же.
Вот такая разница, а про колодцы-журавли здесь никогда и не заикались. Впрочем, здесь в наше время и обычный колодец уже не найти, почти везде водопровод или колонки, очень важное и полезное благоустройство.
Отец и три его напарника начали копать квадратную яму два на два метра, через два метра глубины ее предполагалось сузить до полутора метра и такой размер выдерживать до конца. За дело они взялись уверенно и в первый вечер выбрали в глубину метра пол-тора. На следующий день у отца и еще у одного приходилось дежурство и договорились собраться где-то позднее, через день или два, теперь точно уже не скажу. Мои дружки и двоюродные братья отца очень уважали и предложили мне немного им помочь. Разумеется, я тут же согласился и на следующий день мы так же вчетвером углубились еще на полметра, и никто из домашних этого не заметил. Потом мы так же досками закрыли яму, как и было раньше. Интересно мне было наблюдать, как собравшиеся мужики с недоумением смотрели в эту яму и ничего не могли понять. Все же они решили копать яму более узкую и копать стали по очереди. Потом, когда очередной копальщик углубился до пояса, выбрасывать грунт наверх стало неудобно, стали этот грунт вытаскивать ведром, и так до само-го конца. Когда все вылезли отдохнуть и перекурить, я рассказал им о нашем небольшом участии в этом деле. Как же они были довольны. Выкопали колодец, спустили в него сруб, причем часть этого сруба, почти вся нижняя половина, состояла из лиственницы. На завод ЖБИ приходил лес, бревна для изготовления опалубки, и среди них попадалась лиственница. Ее распиливали на доски и приберегали для таких случаев, можно было заранее выписать. Годилась и использованная опалубка. Общеизвестно, что лиственница в воде почти совсем не гниет, особенно это важно для участка, где вода в колодце как бы дышит, ее уровень то выше, то ниже. Полная глубина этого колодца не достигала шести метров, а слой воды сначала был около двух метров, спустя десяток лет полтора и долго еще не требовал очистки.
Промышленность выпускала специальные электрические водяные насосы, их, наверное, в те годы выпускали недостаточно, и трудно было его достать. Были мастера, которые собирали их сами. Прошло немного лет, и купить такой насос стало гораздо проще. Только, помнится, рассчитаны они были на глубину до десяти метров, и вряд ли их можно было применить в райцентре. Можно было добыть воду и другим образом, была в то время там организация, которая называлась «Водстрой» и можно было заказать пробурить скважину достаточно глубокую,чтобы не испытывать недостатка в воде. В эту скважину на всю глубину опускалась труба определенного диаметра, где-то побольше четверти, над ней устравался ворот, и на тонком тросе скользило специально изготовленное узкое ведро. Не так уж мало было пробурено скважин в райцентре и других деревнях, где вода была на большой глубине. Существуют фирмы, которые делают такое и сегодня.
Начались занятия в школе и вновь на уроках труда мы занялись углубленным изучением трактора. Школа уже имела несколько тракторов, подаренных ей различными хозяйствами. Трактора эти, как говорится, отслужили свое, но еще двигались, хотя и находились при последнем издыхании. У нас был очень грамотный и толковый преподаватель и под его руководством мы эти трактора приводили в порядок. Некоторые запчасти изготавливали сами, вытачивали на токарном станке, а больше обращались в существовавшее тогда МТМ, машинно-тракторную мастерскую, которая находилась в ближайшем совхозе, делали для нее некоторые работы, убирали территорию, помогали в уборке урожая и постройке нового склада, еще что-то. Интересен был большой ремонтный цех, в котором мы находились подольше. С края небольшую часть цеха занимало помещение, где работало на нефти какое-то механическое устройство. Оно передавало вращение на большую круглую трубу, которая начиналась там и проходила под потолком у стены через весь цех, по его длине, до противоположной стены.
Через эту трубу в двух или трех местах были перекинуты широкие плоские ремни. На полу почти под самой трубой в ряд стояли токарные станки, тоже три штуки и у каждого с левой стороны передней бабки был прикреплен шкив, натянутый ремень проходил через него и вращал шпиндель передней бабки, вот такой был старинный привод. Обороты были небольшие, но токари приспособились к такому режиму и точили детали вполне удовлетворительные. Если токарю надо было остановить станок, он сдвигал ремень на такого же диаметра шкив, в двух-трех сантиметрах, от того, что на станке, и закрепленном на металлической жесткой конструкции, чуть слева от станка., каким способом, уж не скажу, но быстро. Токарь измерял заготовку или снимал ее со станка, а ремень вращал холостой шкив. На верхней трубе были какие-то направляющие, не дававшие ремню шириной сантиметров двадцать излишне скользить по сторонам. Потом токарь зажимал заготовку и сдвигал ремень назад. Ремни хлопали, пылили, шум стоял большой. У крайнего станка шкив был трехступенчатый, позволял давать большие обороты, мороки с его остановкой было побольше.
Буквально через полгода все эти станки сдали в чермет, а в хозяйство пришел новый современный станок. В школе же был станок более старый, но имел электрический привод и более-менее подходящую гитару для настройки. Не все имеют дело со станками, и для них следует уточнить, что это вовсе не музыкальный инструмент, а таким же словом называется система сменных шестеренок и рычагов, своего рода коробка передач, позволяющая установить нужный режим работы.
В совхозном же цехе примерно в это время была заменена кран-балка. Направляющие рельсы этой кран-балки были расположены повыше трубы. Новая кран-балка работала от электричества, с нее в плотной толстой оболочке свисал пульт управления с шестью кнопками, благодаря которым можно было поднимать и опускать груз, перемещать его вдоль и поперек цеха. На старой же кран-балке можно было делать это же самое, но вручную. С одного края кран-балки свисала цепь. Она была замкнута, и если надо было переместить кран-балку в другой конец цеха, эту цепь тянули вниз с той или с другой стороны. Здесь особенно проявлял свое действие один из основных законов физики – выигрываешь в силе-проигрываешь в расстоянии и приходилось здорово упираться. Бывало, перебираешь цепь целую минуту, а кран-балка с висящим на ней грузом продвинулась всего на несколько метров. Для подъема груза с верхней тележки свисала цепь поменьше, если груз был с тонну, тянули цепь уже вдвоем, а чтобы переместить груз вбок, его просто толкали поперек тележки. Сейчас такого устройства нигде не увидишь, но в свое время они тоже были востребованы.
Как я уже заметил, ребят из нашей школы в основном готовили, как тогда говорили, на механизаторов широкого профиля. Это не вызывало у нас отторжения, наоборот, шофера и трактористы считались у нас весьма уважаемыми людьми. В дополнение к этому говорили так же, что тебя приковывать цепью к машине или трактору никто не собирается, но если у тебя влечение к какому-либо другому делу, ты должен убедить окружающих, доказать, что от тебя на другом поприще действительно будет польза, и с этим были согласны все.
Половина уроков труда была посвящена изучению современной техники, тракторов и автомобилей. Самой популярной моделью среди гусеничных тракторов в то время считал-ся трактор ДТ-54. Такое название означало, что трактор этот дизельный, и что мощность у него в 54 лошадиные силы, и даже появился он будто бы в 1954-м году. Появился он, конечно, несколько раньше, а в то время стал самым массовым.
Началась весна, и мы начали работать с тракторами на практике. Они тогда не имели аккумуляторов и запускать двигатель ДТ-54 приходилось с помощью расположенного там же небольшого бензинового двигателя. Сбоку у этого двигателя находился шкив, на него наматывали крепкий кожаный шнур и резко дергали, один раз или несколько. Никак нельзя было наматывать этот шнур на руку или на пальцы, в противном случае рисковали вывернуть кисть или сломать пальцы, и такое несколько раз случалось.
Затем, когда этот пускач заработал, через определенный нужный механизм начинали работать два цилиндра основного двигателя, а потом все четыре, пусковой же двигатель глушился. Нам приходилось выполнять на тракторе самые разнообразные работы. Кроме перевозки грузов, на нем пахали, культивировали, боронили, сеяли. За школой было закреплено опытное поле в несколько гектаров, в разное время там сеяли и садили кукурузу, горох, подсолнечник, пшеницу, капусту, что-то еще.
